я не бываю тут годами, и, наверное, стоит оставить немного больше следов:
есть инстаграм, в котором всё подряд - лица вещей, ветки всякие, летящий свет, содержимое карманов; основной мой повседневный домик: http://instagram.com/neuzheli
есть инстаграм, который выделен специально под коллажный проект, который я очень медленно делаю: https://www.instagram.com/zverki.stebley/
есть сайт, где лежат все-все бисерные штуковины, которые я делаю: http://beadles.ru/
под бисер тоже есть инстаграм: https://www.instagram.com/the_beadles_jewelery/
и есть сайт, где лежат фотографии - цифра, плёнка, ручная печать, цианотипия: https://neuzheli.smugmug.com/

ну и три тэга старого блога, которые местами пересекаются, местами цитируют кого-то, и тоже давно не обновляются, но всё же:
https://www.liveinternet.ru/users/neuzheli/tags/hole%20in%20the%20head/ - дыра в голове, попытки осмыслить существование
https://www.liveinternet.ru/users/neuzheli/tags/%D0%B3%D0%BD%D0%B5%D0%B7%D0%B4%D0%BE/ - гнездо, попытки написать себе дом
https://www.liveinternet.ru/users/neuzheli/tags/%D1%81%D1%82%D0%B8%D1%85%D0%BE%D1%82%D0%B2%D0%BE%D1%80%D0%B5%D1%88%D0%BD%D0%B8%D0%BA/ - стихотворешник, чужие очень важные для меня стихи и стихи мои собственные лохматые.

вот, собственно, и всё. свести бы это всё вместе когда-нибудь.

отличная книга Кати Соколовой, замечательный волчатник. вот так он во мне лоскутным одеялом особо взрезавших моментов:
---
падает свет и лежит
(я уже прилегла, до свиданья,
и в предзимнем этом свету
мне приснятся мои же останья,
вытянувшиеся в высоту.)
и лес самозахваченный
и воздух неоплаченный
но послушай,
но послушай, дорогой,
перед нами встретилась задача:
этот воздух майский голубой, -
словно двести грамм воды любой -
эти сгустки счастья, эти счастки,
как участки поделить между собой, -
чтоб потом, без моего участья,
часть его осталась бы с тобой
поводить большою головой
без ясной речи
то на дом лесной
то на дым человечий
(устал - говорит луговой человек,
голова моя портится, исчезает.
здесь появились животные, которых не узнают,
цветы, которых не знают.)
обнимите его ибо теперь он
получает свет из другого источника
за двоих передайте, пожалуйста,
что мы устали, но благодарны,
спасибо
солнце светит так ярко -
только листьям сквоссетку лететь,
только в светлом трамвае лететь
"это конец, мой Только-друг"

Такой вот товарищ с неистовой бородой. Домовой или лесовой, майский жук или майянский дух - предъявляет архитектуру лица своего, смотрит внимательно.
Яшма, змеевик, деревянные бусины, полтора десятка видов японского бисера, пара бубенчиков.
Живёт теперь у замечательного режиссёра Таи Зубовой.




( Read more...Collapse )

Давным-давно видела сон: мерцающий молочный свет, холодный воздух, мокрые и чёрные ветви с красными ягодами переплетены в бесконечный просторный куст, а внутри него большая птица с голубыми перьями на крыльях.
Об этом и вещь, а ещё о птичьем зрении, о луне и ходе небесных тел, о внутренней индейщине.
Резная кость, содалит, коралл, лава, перья сойки, прозрачное стекло, японский бисер, стеклянные глазастые когти.
Стеклянные линзы закреплены так, что можно смотреть сквозь них - пропускают свет и цвет, отражают мир в миниатюре, а ещё работают как увеличительное стекло.


( Read more...Collapse )

вот фотография, напечатанная вручную в тёмной комнате.
здесь очень много существ. как минимум, две собаки - слева такса, справа кто-то более курносый и мохнатый; и даже если перевернуть картинку вверх ногами, они останутся на своих местах. ещё здесь можно отыскать коровий нос крупным планом, морскую раковину, вроде бы куницу и кого-то уж совсем неведомого. картинка-калейдоскоп, сон среди трав на ярком солнце.

Закончился, к счастью, 2016 год, который был очень непростым, и начался 2017. И, видимо, откатом - начался сплошными медицинскими проблемами почти у всех близких людей. Про себя выяснила, что уж два года как хожу с рваной связкой в колене и травмированным мениском, даже в горы ходила так. Но теперь таки придется это дело зарезать. Ну и ещё по мелочи всякого, от чего навсегда пить таблетки. Зато много читаю. Моя последняя любовь - Зебальд. Вот в романе "Аустерлиц" эпизод о человеке, выжившем в концлагере, никогда никому не рассказывавшем об этом опыте и вообще уехавшем в Мезоамерику от греха подальше. Там он близко сходится с неизвестным науке небольшим племенем и описывает их язык, в основном состоящий из по-разному модулированого звука А. По возвращении в Европу бывший узник начинает писать картины, процарапывая по краске разными предметами дрожащие А, сливающиеся в один долгий письменный крик.
И я даже понимаю теперь это чувство - никогда никому не рассказывал. Не потому что из-за себя не мог, напротив, скорее берег чувства других людей, у которых нет такого опыта - и не надо. Точно так же один мой знакомый музыкант перед выступлением надевает броский головной убор, чтобы отвлечь внимание от своего лица: иногда во время создания музыки он не может сдержать слез, но не хотел бы кого-то смущать этим обстоятельством.

Листик падает - стоп-кадр, рассмотреть все прожилочки, блики, клетки, - падает дальше. Каждый миг есть этот наиподробнейший стоп-кадр мира, в каждой точке. Эта головокружительная скорость происходящего, неостановимый портрет, сливающийся с собой. Сейчас, сейчас. Все миллионы рифм и удачных композиций - возникают, распадаются, и это ничего не значит. Сон и сразу наяву. Есть и нет. Есть-нет. Одно. Изменяющиеся повторения, раскручивающееся по спирали эхо. Движущаяся в каждом месте себя симметрия открывается непарной точкой. Маленькое пятно, удерживающееся пока в фокусе: те самые черты, индивидуальность, заострение и заострение, противовес, предельная концентрация: возможность любви. Повторяющееся эхо, повторяющееся до тех пор, пока не станет самим собой: вот оно уже не эхо. Возникает мелодия, такая всерьёз музыка, неизбежный всерьёз существования - немного игра, затаённый смех. Предельная точка концентрации распадается, оставляя за собой время, место. Поверх всех масштабов просто - есть.
Или нет -
Ничего не значит.

В воспоминаниях Всеволода Петрова про Хармса меня поразила одна деталь; она и у Шубинского упоминалась, потерявшись среди других, а тут так ярко: бумажный абажур для лампы, на котором Хармс нарисовал "очень похоже и слегка - но только чуть-чуть - карикатурно" портреты друзей, чаще всего заходивших к нему. Такая точная вещь: это всё один свет, проходящий сквозь этих чуть нелепых от близкого рассмотрения людей, вот в этом домашнем кругу, кругу от лампы.

вышиваю тут, руки гуляют то к чашке чая, то перевернуть пару страниц, то зарыться в кошкину шерсть, то выудить из дальнего ящика несколько нужных бусин. возвращаюсь к работе, поднимаю её над столом, и вдруг с неё срывается бисеринка, прыгает в ладонь и дальше, куда-то в складки мира вокруг - ожившая любопытная бисерина.
в новогоднюю ночь совершенно случайно получила в подарок небольшую бусину с изображением Будды; очень точная вещь, как мне кажется - всё проходит прямо сквозь него, как нить, но не является им.

В 1956г швед Харри Мартинсон (нобелевский лауреат, между прочим) написал "Аниару", поэму эпического толка, научно-фантастическую антиутопию. В ней ямб и гекзаметр сменяются вдруг ритмом рун Калевалы.
Поэма - сгущённый и кишащий образный комок, сплав времён и культур, размашистая сай-фай, отблеск благородного безумия.
(Краткое содержание: отравленную и опустошенную Землю покидают беженцы в гигантских космических кораблях — голдондерах, чтобы искать спасения в марсианских тундрах или венерианских болотах. Голдондеру Аниаре не повезло - едва не столкнувшись с астероидом Хондо, Аниара сбивается с курса, на который из-за технической неисправности вернуться не удаётся, и голдондер обречен тысячелетия лететь через космос в направлении созвездия Лиры. Восемь тысяч пассажиров и членов экипажа отныне и навсегда оторвались от остального человечества и предоставлены самим себе, пытаясь выжить и устроить свое существование внутри космического корабля, проделывающего свой путь медленно, как пузырёк воздуха в тысячелетнем стекле).
"Само слово «аниара» было придумано Мартинсоном в 1938 году, когда он прочел книгу английского физика и астронома А. Эддингтона «О материальной сущности мира». В ней рассказывается о движении, происходящем внутри атома. Каждый атом — это своего рода космос, в котором движутся его частицы. Нет никакой очевидной причины для этого движения, но тем не менее оно существует. Чтобы описать его, потребуются слова, которые еще не изобретены. В качестве подходящего примера этого еще неизвестного языка физик приводит набор слов-бессмыслиц из «Алисы в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла. Задумавшись над прочитанным у Эддингтона, Мартинсон придумывает слово «аниара» как название для того пространства, в котором движутся атомы (буквально «без никеля и аргона», т. е. без какой-либо опоры в воздухе или на земле, путешествие в пустом пространстве)."
Я считаю, это, натурально, мастрид.